10 
— Спасибо, что зашла, мама. Заглядывай.
Неужели все это время Эндрю хотел ее «вмешательства» и ждал, чтобы мать навестила его, хотел поговорить с ней?
Что касается нынешнего вечера, то свою связь с обоими сыновьями Фрэнсис ощущала как никогда сильно, только все это было ужасно — они трое были близки сегодня благодаря разочарованию. Их объединил удар, нанесенный в то же место, что и раньше.
Говорила Софи.
— Вы слышали о том, какую замечательную роль дали Фрэнсис? — спрашивала она Джонни. — Она станет звездой. Это прекрасно. Вы пьесу читали?
— Софи, — попыталась остановить ее Фрэнсис, — боюсь, от роли мне пришлось отказаться.
Девушка изумленно уставилась на нее, и в ее больших голубых глазах уже блестели слезы.
— Что это значит? Вы не можете… это невозможно… это неправда.
— Я отказалась от роли, Софи.
Оба сына гневно смотрели на Софи и, вероятно, пинали ее под столом: заткнись!
Милая девочка ахнула и уткнулась лицом в ладони.
— Обстоятельства изменились, — сказала Фрэнсис. — Долго объяснять.
Теперь мальчики обратили обвиняющие взгляды на отца. Тот замялся, хотел было пожать плечами, подавил это желание, улыбнулся и вдруг заявил:
— Я пришел к тебе по важному делу, Фрэнсис.
Так вот почему он не ушел и не садился, все стоял неловко у окна. Ему нужно что-то ей сказать.
Фрэнсис внутренне собралась и поняла, что Колин и Эндрю делают то же самое.
— Хочу попросить тебя об одном одолжении, — начал Джонни, обращаясь непосредственно к обманутой жене.
— И что же это за одолжение?
— Ты знаешь о Тилли? Конечно же знаешь… Это дочь Филлиды.
— Разумеется, я в курсе, кто она такая.
Эндрю, навещавший отца, своими немногословными рассказами давал понять, что его новая семья не отличается гармонией и что девочка причиняет массу хлопот.
— Филлида не может справиться с Тилли.
При этих словах Фрэнсис громко рассмеялась, потому что уже поняла, что последует дальше. Она сказала:
— Нет. Это попросту невозможно. И речи быть не может, нет.
— Но как же, Фрэнсис, ты сама подумай. Они не ладят. Филлида на грани нервного срыва. И я тоже. Я хочу, чтобы Тилли временно пожила у тебя. Ты ведь так отлично умеешь…
От негодования Фрэнсис задохнулась. Она заметила, что оба ее мальчика побледнели. Втроем они молча переглянулись, разделяя мысли и чувства друг друга.
Софи же восклицала:
— О Фрэнсис, какая же вы все-таки добрая, как это прекрасно!
Джеффри, который уже так давно приходил в этот дом, что с полным правом мог называться членом семьи, подхватил:
— Клевая идея.
— Минутку, Джонни, — сказала Фрэнсис. — Ты просишь меня забрать дочь твоей второй жены, потому что вы не в силах справится с ней?
— В общем и целом — да, — признал с улыбкой Джонни.
Наступила долгая-долгая пауза. До восторженных Софи и Джеффри постепенно доходило, что Фрэнсис реагирует совсем не в традициях всеобщего либерального идеализма, как они предполагали, то есть в духе «Все к лучшему в этом лучшем из возможных миров» (в будущем именно так будут описывать шестидесятые).
Фрэнсис услышала свои дальнейшие слова:
— Вероятно, ты собираешься оказывать какую-то финансовую поддержку? — И поняла, что уже соглашается.
На что Джонни обвел вопросительным взглядом юные лица, проверяя, шокированы ли они ее мелочностью в той же степени, что и он.
— Речь о деньгах, — провозгласил он, — в данном случае неуместна.
И Фрэнсис вновь не нашлась, что сказать. Она встала, прошла к плите, остановилась там, опять оказавшись спиной к присутствующим.
— Я хотел бы привести Тилли, — продолжал Джонни. — Тем более что девочка уже здесь. Она ждет в машине.
Колин и Эндрю одновременно встали и подошли к матери с обеих сторон. Их немое сочувствие придало Фрэнсис силы, и она сумела повернуться лицом к Джонни. Она ничего не говорила. Джонни, при виде трех бледных обвиняющих лиц — его бывшей жены и двух сыновей, — тоже умолк, но всего на мгновение. А затем простер вперед руки, обращаясь ко всем ним, и воскликнул с пафосом:
— От каждого по способности, каждому по потребности. — И уронил руки.
— О, как это замечательно! — воскликнула Роуз.
— Клево, — сказал Джеффри.
Новенькая, Джил, выдохнула:
— Как это хорошо!
Все глаза теперь были направлены на Джонни — ситуация, в которой он чувствовал себя как рыба в воде. Он стоял, купаясь в лучах критики и обожания, и улыбался. Он был высоким мужчиной, товарищ Джонни, с седеющей шевелюрой, достойной римского патриция, и носил узкие черные джинсы, черную кожанку, сшитую специально для него кем-то из его почитателей или соратников. Его излюбленным стилем всегда была подчеркнутая суровость, и улыбка тому вовсе не помеха, ведь это не более чем временная уступка, так что Джонни вовсю улыбался.
10 
