42 
— Тем лучше, — сказал Уильям Кэмбелл. — Потому что на самом деле я ничего не знаю. Это я просто так. — Он снова натянул простыню на лицо. — Как здесь хорошо, под простыночкой! — сказал он.
Мистер Тернер стоял у кровати. Он был человек пожилой, с брюшком, лысый, и его ждало много всяких дел.
— Тебе бы надо задержаться здесь, Билли, и пройти курс лечения, — сказал он. — Если хочешь, я это устрою.
— Никакого лечения я проходить не желаю, — сказал Уильям Кэмбелл. — Не имею ни малейшей охоты проходить курс лечения. Я всем доволен. Я всю свою жизнь был всем доволен.
— Давно это с тобой?
— Что за вопрос! — Уильям Кэмбелл сделал вдох и выдох сквозь простыню.
— Давно ты запил, Билли?
— А что, разве я плохо работал?
— Да нет! Я, Билли, просто спрашиваю. Давно ты запил?
— Не знаю. Но мой волк вернулся. — Он потрогал простыню языком. — Уже с неделю, как мой волк при мне.
— Врешь ты!
— Не-ет! Милый мой волчок. Только я приложусь к бутылке, мой волк уходит за дверь. Не выносит спиртного. Бедненький волчок. — Он вкруговую водил языком по простыне. — Прекрасный мой волчок! Ничуть не изменился. Все такой же. — Уильям Кэмбелл закрыл глаза и сделал глубокий вдох.
— Тебе надо полечиться, — сказал мистер Тернер. — Ложись в лечебницу Кили. Не пожалеешь. Там неплохо.
— Город Кили, — сказал Уильям Кэмбелл. — Это недалеко от Лондона. — Он закрыл, потом открыл глаза, задевая ресницами простыню. — Люблю простыночки, — сказал он и посмотрел на мистера Тернера. — Слушай, ты думаешь, я пьяный?
— Ты и есть пьяный.
— Ничего подобного.
— Ты пьяный, и белая горячка у тебя уже была.
— Нет. — Уильям Кэмбелл закрылся с головой. — Милая моя простыночка, — сказал он и нежно дохнул в нее. — Красавица моя. Простыночка, ты меня любишь? Это входит в плату за номер. Как в Японии. Нет, — сказал он. — Слушай, Билли, дорогой мой «Билли-вскользь», сейчас ты у меня удивишься. Я не пьяный. Я нашпиговался до ушей.
— Брось, — сказал мистер Тернер.
— Посмотри. — Уильям Кэмбелл подтянул под простыней правый рукав пижамы, потом высунул правую руку из-под одеяла. — Вот, гляди. — На руке от кисти до локтя были маленькие синеватые пятнышки, окружавшие крохотные темно-синие следы уколов. Пятнышки почти находили одно на другое. — Это мое новое достижение, — сказал Уильям Кэмбелл. — Пью я теперь редко и понемножку, только чтобы прогнать волка из комнаты.
— От этого тоже вылечивают, — сказал Билли-вскользь Тернер.
— Нет, — сказал Уильям Кэмбелл. — Ни от чего нас не вылечивают.
— Нельзя же, Билли, ставить на себе крест, — сказал Тернер. Он присел к нему на кровать.
— Осторожней с моей простыночкой! — сказал Уильям Кэмбелл.
— Ну, не повезло тебе, так неужели же ставить на себе крест из-за этого в твои-то годы, Билли, и накачиваться всякой мерзостью!
— Преследуется законом? Вот ты о чем?
— Я не о законе, а о том, что это надо в себе побороть.
Билли Кэмбелл любовно коснулся простыни губами и языком.
— Милая моя простыночка, — сказал он. — Я могу целовать эту простыночку, и в то же время мне сквозь нее все видно.
— Перестань ты про свою простыночку. Нельзя втягиваться в эту мерзость, Билли.
Уильям Кэмбелл закрыл глаза. Его начинало слегка поташнивать. Он знал, что тошнота не облегчится рвотой, а будет все усиливаться, если не принять мер. Вот тогда-то он и предложил мистеру Тернеру выпить. Мистер Тернер отказался. Уильям Кэмбелл отпил из бутылки. Это могло принести только временное облегчение. Мистер Тернер внимательно следил за ним. Мистер Тернер сидел в этом номере много дольше, чем ему можно было, — у него накопилось столько дел. Хотя он всю свою жизнь провел среди наркоманов, наркотики внушали ему ужас, а к Уильяму Кэмбеллу он относился очень хорошо и не хотел оставлять его одного. Он жалел Уильяма Кэмбелла и думал, что курс лечения мог бы ему помочь. Он знал, что в Канзас-Сити от этого лечат. Но ему надо было уходить. Он встал.
— Слушай, Билли, — сказал Уильям Кэмбелл. — Слушай, что я тебе скажу. Тебя зовут Билли-вскользь. Это потому, что ты все скользишь. А меня зовут просто Билли потому, что я скользить не умею. Не умею я скользить, Билли. Никогда не умел. Все за что-нибудь зацеплюсь. Попробую скользнуть — раз! — и зацепился! — Он закрыл глаза. — Не умею я скользить, Билли. А это знаешь как плохо, когда не умеешь скользить.
42 
