Отчет отчетом, но Вельяминов знал — расследование, начавшееся легко, обычно тянется долго и трудно. Такую странную закономерность он вывел за годы службы. Поэтому никогда не позволял себе расслабиться.
Он видел слабое место — папка, посвященная самой Аристовой пока пустовала. Кто эта красивая холеная женщина? На какие средства она существовала — могла позволить себе «тойоту», трехкомнатную квартиру в престижном доме? Кто ее друзья и враги? Опросы жильцов ничего не дали — тут каждый жил своей жизнью. В новеньком паспорте было указано только последнее место прописки. Никаких других отметок, представляющих хоть какой-то интерес.
С нетерпением Вельяминов ждал похорон — собралось не больше десятка человек. Старые друзья, давно потерявшие связь с убитой — по крайней мере так они все говорили. От них удалось узнать, что отец Аристовой, бывший генерал Комитета госбезопасности, скончался от инфаркта в девяносто втором году.
На официальный запрос Вельяминова пришел скупой ответ из ФСБ. В нем, в частности отмечалось, что с восемьдесят третьего по восемьдесят восьмой год генерал работал первым замом военного атташе советского посольства в Вашингтоне. Жена и дочь все это время находились там же, в Америке. В бумаге не раскрывался характер деятельности генерала. Сухо фиксировались повышения по служебной лестнице, присвоение наград, выход в отставку.
О Ритиной матери прежние друзья говорили без большой охоты. Из прямых, а чаще косвенно-уклончивых ответов Вельяминов понял следующее: уже зрелым сорокалетним человеком Аристов женился на молоденькой девице, которая немедленно бросилась изменять ему направо и налево. Супруг смотрел на это сквозь пальцы по двум причинам: во-первых, безумно любил жену и мог простить ей абсолютно все, во-вторых — развод в то время был серьезным препятствием для карьеры в партии или органах госбезопасности.
После возвращения из Америки и отставки Аристова следы Ритиной матери затерялись. Ходили слухи, что, пользуясь установившейся свободой, она вернулась обратно в Штаты и получила там вид на жительство.
Таким образом получалось, что последние пять-шесть лет Рита прожила как в вакууме: никто не мог сказать об этом периоде ее жизни ничего определенного. Это само по себе наводило на размышления. Ведь наверняка существовали в природе люди, с которыми она близко общалась. И тем не менее никто из них не появился на похоронах. А если вспомнить результаты тщательного обыска в квартире: ни одной фотографии, ни одного адреса, телефона, имени.
Даже в столице есть люди ведущие отшельнический образ жизни. Но они не разъезжают на роскошных автомобилях, они не держат дома дорогой косметики, сигарет и напитков.
Но всякий случай Вельяминов провел инструктаж с немногочисленным персоналом кладбища, оставил телефон. Если кто-то появится возле свежей могилы, звонить не откладывая, зафиксировать номер машины.
* * *
На уже знакомом Комбату джипе человек в камуфляже отвез его на окраину города к двухэтажному плохо оштукатуренному зданию складского типа с подслеповатыми, забранными решеткой окнами.
— Ну, так что ты умеешь?
— На словах объяснять?
— Зачем? Пойдем покажешь.
Они попали в небольшой спортзал, оборудованный всем необходимым. Оба сняли обувь, разделись до пояса, накинули белые борцовские куртки, туго подпоясались. Комбат чувствовал себя уверенно: двадцать раз присел со штангой, ударом ноги расколол дощечку четырехсантиметровой толщины. Он настроил себя на то, чтобы выложиться полностью.
Экзаменатор — невысокий, худощавый на вид человек с раскосыми глазами пригласил его вниз, в подвальное помещение. По тому, как он ставил свои босые ступни при ходьбе, знающий человек сразу мог определить мастера восточных единоборств.
В подвале было оборудовано стрельбище. На столе были разложены пистолеты самых разных калибров и фирм-производителей.
— «Макаров»? — предложил Экзаменатор.
Комбат кивнул.
— На интерес?
— Как знаешь.
— Тогда пусть будет угощение. Только не кабак, готовить самому.
— Согласен.
«Честная игра, — подумал Рублев. — У меня сердце стучит вовсю, а у него тикает как часы.»
Он не был гурманом — умел жарить картошку, яичницу, варить обычную, безо всяких хитростей кашу.
«Ничего, прорвемся.»
* * *
Экзамен был недолгим. Неразговорчивый человек признал в Рублеве если не равного, то, по крайней мере соперника.