Капец
89 
Вопреки его подозрениям, Тянитолкай даже не подумал бросить свою начальницу в беде, а немедля поспешил на выручку.
— Держи! — крикнул он и протянул Глебу испачканный тиной, скользкий конец своей слеги.
Глеб ухватился за него, отдав должное тезкиной смекалке: балансируя на скользкой да вдобавок еще и невидимой глазу кочке, он вряд ли преуспел бы в спасательных работах. Заручившись надежной опорой, Тянитолкай протянул Евгении Игоревне свой карабин, впопыхах повернув его стволом вперед — так, словно собирался не вытащить «солдата Джейн» из трясины, а пристрелить, чтобы не мучилась.
Горобец дико посмотрела в дуло направленного на нее карабина, испуганно отшатнулась, а потом, сообразив, вцепилась в ствол обеими руками. Глеб постарался покрепче упереться ногами в скользкую, вязкую почву, предчувствуя дальнейшее.
— Готов? — не оборачиваясь, спросил Тянитолкай и, не дожидаясь ответа, начал тянуть.
Он оказался силен, а Горобец увязла крепко, так что Глебу пришлось туговато. Покрытый жидкой грязью конец слеги норовил выскользнуть из ладони, и очень скоро Глеб почувствовал, что начинает потихонечку съезжать со спасительной тропы — еще немного, и самого придется вытаскивать.
— Постарайся сбросить рюкзак! — сдавленным от усилий голосом крикнул он. — Женя, брось рюкзак! Брось! Из-за него все утонем к чертовой матери!
Горобец его, похоже, не слышала, а Тянитолкай слышал, конечно, но почему-то даже не подумал повторить его слова — видно, было ему не до того. Держась одной рукой за конец слеги, а другой — за приклад карабина, он напоминал узника, распятого на цепях перед публичной казнью. Трясина мало-помалу начала отпускать свою жертву, и тут Глеб заметил такое, что разом позабыл обо всем: и о публичной казни, и о собственном весьма сомнительном и шатком положении, и о необычной вешке — словом, обо всем, кроме карабина, который Тянитолкай держал за шейку приклада.
Карабин этот был виден Глебу во всех подробностях, и притом как раз с нужной стороны. Флажок предохранителя находился в крайнем нижнем положении, а обтянутый грязной перчаткой палец Тянитолкая лежал хоть и не на спусковом крючке, но совсем рядом с ним. Одно неловкое движение, одна попытка поудобнее перехватить скользкий приклад, и спасать будет уже некого…
Глеб колебался совсем недолго. Затем он выпустил свою слегу, на которую до этого опирался, торопливо вынул из кобуры пистолет и навел его на Тянитолкая.
— Ну-ка сними палец с курка, — сказал он железным голосом и сам взвел курок. — Живо!
Этот голос и щелчок взведенной пружины заставили Тянитолкая обернуться раньше, чем смысл произнесенных Глебом слов достиг его сознания.
— Чего? — спросил он, тупо уставившись в ствол «глока».
— У тебя карабин снят с предохранителя и палец на спусковом крючке, — подробно объяснил Глеб. — Надо что-то делать, Петрович, потому что иначе что-нибудь сделаю я. Или слегу выпущу, отправлю тебя поплавать, или башку продырявлю, чтобы пиявки тебя заживо не жрали. Ну?!
— Чего? — переспросил Тянитолкай.
Потом до него дошло, он медленно повернул голову и внимательно осмотрел свою руку с таким выражением, словно это был какой-то посторонний предмет.
— Во, блин, — сказал он, — а я и не заметил…
— Палец, — медленно, раздельно повторил Глеб. — Палец, говорю, убери. Так ведь и до несчастного случая недалеко. Тянитолкай вынул указательный палец из-под защитной скобы.
— Теперь предохранитель, — напомнил Глеб и был вознагражден сухим металлическим щелчком передвинутого предохранителя. — Вот умница. Ну а теперь давай, как в сказке про репку: тянем-потянем…
ГЛАВА 10
Вопреки настоятельным просьбам Федора Филипповича, машину, подогнали к самому трапу. Вдобавок ко всему это снова оказалась «Волга», и даже не черная, как та, на которой он ездил в Москве, а того отвратительного глухого синевато-серого цвета, который Потапчук ненавидел всю свою сознательную жизнь. Правое переднее крыло этого лимузина щеголяло кое-как выправленной вмятиной, вокруг которой сквозь краску уже начали проступать предательские пятнышки ржавчины, зато антенны спецсвязи и даже синий проблесковый маячок были тут как тут — антенны блестели, маячок сверкал, вот разве что сирену никто не додумался включить. «Все еще впереди, — спускаясь по трапу, сердито подумал Фёдор Филиппович. — Вот как только тронемся, так они ее и включат. Жалко, парочку БТР и почетный караул не додумались прислать. Верно в народе говорят: заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет…»
89 
