Капец
48 
Бомбоубежище время от времени сотрясала едва заметная дрожь, сопровождавшаяся отдаленным гулом, – неподалеку проходила линия метро. Балашихин представил себе мчащиеся сквозь тьму подземных тоннелей ярко освещенные поезда, наполненные веселыми, грустными, озабоченными или просто дремлющими людьми. Большинство из них были обитателями дневной, простой и понятной, стороны жизни, в то время как он, майор Балашихин, безнадежно заблудился в потемках. Люди торопились по своим делам и знать не знали о том, что совсем недалеко от них лежит на грязном цементном полу полуголый, скованный по рукам и ногам человек, еще как будто бы живой, а на самом деле – безнадежно мертвый…
– Что же ты, Николай Викторович, – словно издалека, донесся до него голос Званцева, и Балашихин понял, что тот говорил уже несколько минут – как минимум, минуты две, а то и все три. «Пусть барабанит, – вяло подумал майор. – Что он может мне сказать такого, чего я не знаю?»
– Как же так можно? Как маленький, честное слово.
Неужели ты, стреляный воробей, на эти несчастные сто тысяч позарился? Были бы деньги… И потом, неужели ты думал, что я стану этому нищеброду настоящие баксы подбрасывать?
Балашихин заметно вздрогнул: Званцев сумел-таки его удивить.
– Что? – заметив его движение, наклонился вперед тот. – А ты не знал? "Провинциальное мышление – страшная штука, – сообщил он Сане. – Ведь вот же человек – и бизнесом занимался, и за границей больше времени провел, чем в России. И мяли его, и били, и в тюрягу чуть не упекли за здорово живешь. Казалось бы, чего еще? Так нет же, все равно, как был лохом, так и остался. И ладно бы его кидалы на рынке развели, это бы еще можно понять, там ребята крученые… А то ведь сам!
Сам себя кинул, недоумок! Жадность и глупость, собравшись вместе, почти сводят человека в могилу раньше срока… Запиши это где-нибудь, Александр, и перечитывай на сон грядущий, иначе кончишь, как майор."
Санек подобострастно хохотнул, сверкнув стальными зубами.
– Ладно, Николаша, – снова обратился к Балашихину Званцев, – мы пойдем, а ты полежи, подумай о своем поведении. Захочешь пи-пи или еще чего – кричи.
Авось докричишься. Ну а не докричишься – не обессудь.
Придется как-то обойтись.
– Званцев! – сам не зная зачем, окликнул его Балашихин. – Что ты собираешься со мной сделать?
– Как что? – притворно удивился Званцев. – Убить, конечно. Тебя что, это удивляет?
– Ты дерьмо, Званцев, – сказал Балашихин. – Надолго ты меня не переживешь.
– Зато ты у нас чистое золото, – спокойно отпарировал Званцев. – Все у тебя золотое с бриллиантовыми вкраплениями – ум, честь и совесть. И все это стоит ровно сто тысяч фальшивых баксов. Подумай об этом.
Полный тревог и забот путь майора Балашихина завершился: майор лежал в собственноручно вырытой могиле и ждал, когда на лицо посыплется земля.
* * *
Илларион остановил машину перед рестораном.
Ресторан открылся здесь недавно, но уже успел сделаться одним из любимых мест отдыха так называемых деятелей теневой экономики и некоторых политиков. Илларион знал и не очень любил это место, но здесь отлично готовили, а карту вин можно было читать как роман. Кроме того, ему казалось, что такой экзотической даме, как та, обществом которой он наслаждался в данный момент, нужен не менее экзотический фон. Экзотики здесь было хоть отбавляй – на вкус Забродова, ее могло бы быть и поменьше. Например, подумал Илларион, вот этого сплошь зарешеченного грузовика перед парадной дверью запросто могло бы не быть, и никто бы, что характерно, не огорчился. Или этих вот ребят в камуфляже и трикотажных масках, которые стоят по обе стороны двери с таким видом, словно внутри заседает Генштаб, а в городе высадился полк вражеских парашютистов, – их тоже могло бы не быть, и репутация заведения от этого не пострадала бы…
– Какая прелесть! – прозвенел справа от него хрустальный голосок. – Мы будем ужинать в тюрьме?
Илларион бросил быстрый взгляд на свою спутницу.
Оля сидела на пассажирском сиденье, прекрасная и невозмутимая, как произведение талантливого скульптора, резко контрастируя не только со стоявшим у входа в ресторан «воронком», но и с салоном забродовского «Лендровера», который, хоть и сверкал чистотой, все-таки оставался тем, чем был во все времена – надежным и вместительным вездеходом, задуманным, построенным и эксплуатировавшимся в сугубо утилитарных целях.
48 
