8 
— Нет! — Она задыхалась.
— Тссс. — Я притянул ее ближе и коснулся клыками кожи, сначала нежно, потом сильнее и наконец вонзил зубы в шею. Ее стон перешел в крик, и я закрыл ей рот ладонью, глотая сладкую жидкость. Она тихо застонала, но скоро могла уже только беспомощно пищать, как котенок.
— Следующая остановка — Новый Орлеан, — голос кондуктора прервал мои грезы.
Я посмотрел в окно. Солнце висело низко, а почти мертвое тело Лавинии было очень тяжелым. За окном, как будто во сне, вставал Новый Орлеан. Я видел океан, безграничный и бесконечный. Похожий на жизнь, о которой я мечтал: бесконечные годы, бесконечные кормления, бесконечные красивые девушки со сладкими вздохами и сладкой кровью.
— «Горячей и желанной каждый миг, неутомимой, вечно молодой», — прошептал я. Эти строки Китса как будто были написаны про мою новую жизнь.
— Сэр! — Кондуктор постучал в дверь. Я вышел из купе, вытирая рот ладонью. Это был тот же кондуктор, который остановил нас с Дамоном у самого Мистик-Фоллз, и я заметил тень подозрения на его лице.
— Мы в Новом Орлеане, да? — Я все еще чувствовал вкус крови Лавинии.
Пшеничноволосый кондуктор кивнул:
— А леди знают?
— Да, конечно. — Я не отрывал от него глаз, одновременно вытаскивая билет из кармана. — Но они просили их не беспокоить. И я просил о том же. Вы меня никогда не видели. Вы никогда не были в этом купе. Если кто-то спросит, вы скажете, что, вероятно, какие-то воры сели на поезд после Ричмонда. Они выглядели подозрительно. Солдаты Союза, — импровизировал я.
— Солдаты Союза? — повторил кондуктор, совершенно запутавшись.
Я вздохнул. Пока я не научусь подчинять людей, придется прибегать к более надежному способу стирания памяти. Я схватил кондуктора за шею и сломал ее, как стебель душистого горошка. Потом зашвырнул его в купе Лавинии и закрыл за собой дверь.
— Ага, солдаты Союза. Они творят ужасные вещи, правда? — спросил я в воздух. А потом, насвистывая, отправился забирать Дамона из вагона-клуба.
6
Дамон сидел там же, где я его оставил. Перед ним стоял нетронутый запотевший стакан виски.
— Пошли. — Я грубо потряс его за плечо.
Поезд замедлял ход. Пассажиры собирали вещи и выстраивались в очередь за кондуктором, стоявшим перед черной железной дверью во внешний мир. Поскольку мы не были обременены поклажей, и сил у нас хватало, я решил, что лучше всего будет покинуть поезд тем же путем, которым мы вошли, — выпрыгнув из служебного вагона. Я бы хотел, чтобы к тому моменту, как обнаружится, что в поезде не все в порядке, мы были бы уже очень далеко от поезда.
— Хорошо выглядишь, братишка, — Дамон говорил легко, но меловая бледность и синяки под глазами выдавали, насколько он на самом деле устал и голоден. На мгновение я подумал, что лучше бы поделился с ним Лавинией, но тут же выбросил эту мысль из головы. Я должен вести себя твердо. Так отец воспитывал лошадей — не кормил, пока не переставали дичиться и не покорялись наезднику. Так же и Дамон. Его нужно сломать.
— По крайней мере один из нас должен сохранять силы. — Я повернулся к нему спиной и пошел в сторону последнего вагона. Поезд все еще тащился вперед, колеса визжали. Времени было мало. Мы пробрались через кучи угля к двери, и я с легкостью открыл ее.
— На счет три! Один… два… — Я схватил его за руку и прыгнул, ударившись коленями о жесткую землю.
— Обязательно надо покрасоваться? — Дамон поморщился. Я заметил, что во время падения его брюки порвались на коленях, а руки поцарапались о гальку.
— Тебе нужно есть. — Я пожал плечами.
Поезд загудел, и я решил осмотреться. Мы оказались на окраине Нового Орлеана, шумного дымного города, пахнущего маслом, древесиной и стоячей водой. Он был намного больше Ричмонда, самого большого города, который я знал. Но главное было не это. Воздух наполняло предчувствие опасности. Я усмехнулся. В этом городе мы сможем исчезнуть. Я двинулся по городу с нечеловеческой скоростью, хотя еще не привык к ней. Дамон тащился за мной, неуклюже, громко топая, однако не отставая. Мы прошли по Гарден-стрит, главной артерии города. Вокруг стояли домики, чистенькие и яркие, похожие на кукольные. Во влажном воздухе звучали голоса; кроме английской и французской речи я слышал совершенно незнакомые мне языки.
Слева и справа я замечал идущие к воде переулки, по обе стороны каждой улицы располагались торговцы, предлагавшие все, от только что пойманных черепах до привезенных из Африки драгоценных камней. Даже солдаты в голубых мундирах, стоявшие с мушкетами на каждом углу, казались атрибутами праздника. Здесь царил карнавал — когда мы были людьми, Дамон очень любил такие праздники. Я обернулся. Губы Дамона сложились в слабое подобие улыбки, и я никогда раньше не видел у него таких сияющих глаз. Это было наше общее приключение, и теперь, когда память о Катерине, тело отца и Веритас остались далеко позади, может быть, Дамон сумеет принять свою новую судьбу.
8 
