16 
– Пусть! – вдруг воскликнула Эмма. – Мне совершенно безразлично!
Она грубо затолкала чудесное платье в ларь, хлопнула тяжелой крышкой и сама уселась сверху.
– Ролло – варвар, язычник, приспешник Сатаны. А она – ведьма, к тому же она его жена. Мне ли беспокоиться из-за них?
Она все еще взволнованно дышала. Сняв с крюка изогнутую лиру, Эмма принялась перебирать струны. Музыка, бывшая частью ее души, всегда успокаивала ее. Небеса даровали ей голос, который завораживал людей. Еще в детстве ее прозвали Птичкой, и Ролло произносил это прозвище с каким-то лишь одному ему свойственным выражением.
Эмма вновь тряхнула головой. Звук струн, чистый и мелодичный, слился с ее чарующим бархатистым голосом. Но едва зазвучали слова простой любовной песенки, Эмма резко ударила по струнам и умолкла. Нет, она не станет петь эту песню. То, о чем в ней говорится, слишком похоже на то, что она сейчас чувствует…
Ей хотелось заплакать: наверняка станет легче, но слез не было. Давным-давно, ожесточившись в невзгодах, она утратила божественный дар слез. Позднее ее заново научили смеяться – но не плакать… Вместо этого она пела, и музыка приносила облегчение. Однако не всегда. Вот и теперь тяжелое холодное раздражение душило ее, комом подступало к горлу. Следовало отвлечься, занять себя чем-то важным. О, она вовсе не тосковала в Руане. Ей даже нравилось здесь. Сейчас она отправится на пристань или в церковь, пойдет взглянуть, как идет строительство новой часовни у собора, или начнет возиться с крохотным сыном Сезинанды. В библиотеке епископа Франкона все еще хранится множество неразобранных свитков, таящих немало интересного…
Но она не сделала ни шагу. Уперев подбородок в изгиб рогов лиры, Эмма погрузилась в воспоминания.
Это случилось уже более года назад. Она сама отперла клетку, в которой ее чудесно обретенный родич герцог Нейстрийский вез из Бретани в свой город Париж пленного викинга Ролло, и освободила его. Она не могла не сделать этого, ибо их судьбы переплелись самым странным и причудливым образом, и, ненавидя Ролло, она тем не менее страдала, зная, что того ждут пытки и страшная казнь. Но едва Эмма помогла ему освободиться, в ту же секунду она сама оказалась его пленницей.
– Как ты мог так поступить со мной?!. – кричала она, вырываясь из его железных объятий, когда могучий конь увлекал их прочь от лагеря войск Роберта Нейстрийского. Ролло же отмалчивался, направляя скакуна на север, и лишь крепче сжимал ее стан, когда она начинала метаться в седле. В конце концов Эмма немного успокоилась, смирившись с неизбежным, и внезапно с изумлением почувствовала, что рада тому, что они вместе. Руки викинга были властны, но в них была и успокаивающая надежность, а сердце подсказывало ей, что ее похититель не причинит ей зла. Они столько пережили вместе, что все, сделавшее их врагами, осталось далеко в прошлом. Ролло не раз спасал и защищал ее, рискуя при этом жизнью. Успокоившись, Эмма поудобнее устроилась в седле и заявила, что намерена вздремнуть, раз изменить ничего нельзя. Ролло на это лишь негромко рассмеялся, добавив:
– Больше всего, Птичка, мне нравится в тебе то, что никогда не скажешь заранее, что придет тебе в голову.
Он, как всегда, пытался подразнить ее, но Эмму это не задело, ибо в голосе его была теплота. Она ощутила, как викинг расправляет складки ее плаща, заботливо укутывая ее, а затем почувствовала легкое прикосновение к волосам, растерянно поняв, что, по-видимому, это поцелуй. Почти отеческий, как те, которыми награждал ее аббат Ирминон, ее воспитатель… Ролло замучил его, допытываясь, где хранится золото монастыря… Нет, сейчас она не станет думать об этом. Надо продолжать жить. И, возможно, рядом с Ролло.
Весь остаток пути она продремала в его объятиях, пока на рассвете вдали не показалась земляная насыпь с частоколом – древний город Лаваль, в котором теперь хозяйничали норманны, подвластные Ролло.
На этом очарование и окончилось. Ролло, едва соскочив с коня, направился к бурно приветствовавшим его воинам, веселый и оживленный, будто и не проделал долгий путь верхом после изнурительного франкского плена. На испуганно озиравшуюся девушку он даже не глядел, а когда его соотечественники полюбопытствовали, что за рыжеволосая спутница сопровождает его, небрежно бросил, что это подарок для младшего брата.
Тогда Эмма еще не знала языка северян и не подозревала о своей участи. Оставаясь в полном неведении, она, утомленная дорогой, крепко уснула в отведенном ей срубе, а когда проснулась, узнала, что Ролло покинул Лаваль. Она не сразу поверила в это, сердилась, грозила и требовала немедленно позвать его сюда. Седоусый, кряжистый норманн с бритым по франкскому обычаю подбородком, усмехаясь, молча глядел на нее, а затем заговорил на самом ломаном франкском наречии, какое только Эмме доводилось слышать:
16 
