5 
— Вы так деструктивны, Гурдже, — сказала ему Борулал. — Лучше бы помогли нам. Пошли бы работать на факультет, а то читаете лекции от случая к случаю.
— Я вам уже говорил, профессор, я очень занят. У меня более чем достаточно игр, которые я должен отыграть, задуманных статей, писем, ждущих ответа, запланированных путешествий… и потом… на меня находит скука. Она меня частенько одолевает, — сказал Гурдже и отвернулся.
— Из Жерно Гурдже вышел бы очень плохой преподаватель, — согласился Хамлис Амалк-ней. — Если студент сразу не понимает чего-то, пусть даже в материях сложных и туманных, Гурдже тут же теряет терпение и может облить нерадивых из их же бокалов… если не сделает чего похуже.
— Да, я об этом слышала, — мрачно кивнула профессор.
— Это было год назад, — сказал Гурдже, нахмурившись. — И Йей это заслужила. — Он сердито посмотрел на старого автономника.
— А знаете, — сказала профессор, скользнув взглядом по Хамлису, — возможно, мы нашли для вас ровню, Жерно Гурдже. Тут есть одна молодая…
Вдалеке раздался какой-то треск, гул в зале стал громче. Все повернулись туда, откуда шли крики.
— Что там опять за суматоха? — устало спросила профессор.
Чуть раньше один из молодых лекторов упустил свою любимую птичку, которая с чириканьем пустилась по залу и испортила прическу нескольким гостям, прежде чем автономник Маврин-Скел перехватил ее в воздухе и вырубил — к вящей досаде собравшихся.
— Ну, что еще? — вздохнула Борулал. — Извините.
Она с отсутствующим видом поставила бокал и тарталетку на широкую плоскую макушку Хамлиса Амалк-нея и пошла прочь, с извинениями пробираясь сквозь толпу к источнику шума.
Аура Хамлиса замигала недовольным серо-белым сиянием. Он с треском поставил бокал на столик, а тарталетку швырнул в стоящую вдалеке урну.
— Все эта мерзкая машина, Маврин-Скел, — раздраженно сказал Хамлис.
Гурдже посмотрел над головами собравшихся в ту сторону, откуда доносился шум.
— Неужели? Из-за него весь этот тарарам?
— Я просто не понимаю, что вы в нем находите, — сказал старый автономник.
Он снова взял бокал Борулал и налил бледно-золотистое вино на свое растянутое поле — жидкость собралась каплей в воздухе, словно в невидимом бокале.
— Он забавный. — Гурдже посмотрел на Хамлиса. — Борулал сказала, что вроде нашла мне ровню. Вы об этом говорили, пока я не подошел?
— Да, об этом. У них какой-то новый студент. Юнга с ВСК — настоящий гений стрикена.
Гурдже поднял бровь. Стрикен был одной из самых сложных игр в его репертуаре и к тому же одной из лучших. В Культуре были игроки-люди, способные его победить (хотя они специализировались именно на стрикене, а не на играх вообще, как Гурдже), но ни один не мог быть полностью уверен в победе, да и было их всего ничего — с десяток на всю Культуру.
— И кто же этот вундеркинд?
Шум в дальнем конце зала затих.
— Это молодая женщина, — сказал Хамлис, расплескивая удерживаемую полем жидкость, которая начала стекать по тонким нитям невидимой силы, принявшим форму сосуда. — Только недавно здесь появилась — сошла с «Карго-культа». Еще даже толком не обосновалась.
Бессистемный корабль «Карго-культ» причалил к орбиталищу Чиарк десятью днями ранее, а убыл всего два дня назад. Гурдже дал несколько показательных сеансов одновременной игры на этом судне (и втайне радовался тому, что все победы были чистыми — самые разные игры, и ни одного поражения), но в стрикен он там не играл. Некоторые его противники что-то говорили о, похоже, блестящем (хотя и скромном) молодом игроке с корабля, но этот выдающийся игрок (она или он), насколько Гурдже знал, так и не объявился. Гурдже решил, что все рассказы об этом уникальном таланте сильно преувеличены. Корабельные экипажи были склонны тайно гордиться своим кораблем; им нравилось считать, что, хотя они побеждены выдающимся игроком, на их судне все же есть ровня этому уникуму (конечно, и сам корабль так считал, но это в счет не шло, так как учитывались только люди — гуманоиды или автономники версии 1.0).
— Ах вы проказливое, капризное устройство, — сказала Борулал Маврин-Скелу, плавающему у ее плеча; поле ауры автономника отливало оранжевым цветом безмятежности, в котором, однако, присутствовали пурпурные пятнышки неубедительного раскаяния.
— Неужели, — весело сказал Маврин-Скел, — вы и в самом деле так думаете?
5 
