121 
К немалому его удивлению, статья принадлежала не Вальтеру Райхману, хотя последний и фигурировал в ней в качестве действующего лица. Написал ее некий «Славко Михайлович», который начал с пересказа всем известной истории о том, как «Die Keilerjagd» была написана, как она была опубликована и как ее успех был гарантирован появлением «революционной в своем роде» статьи «самого уважаемого из ныне живущих немецких журналистов и литературных критиков».
И следом — падение. В никому неизвестном тель-авивском издательстве выходит книга Якоба, «при обстоятельствах почти таких же загадочных, как обстоятельства возникновения текста, комментарий к которому она собой и представляла». Михайлович проанализировал, каким образом под прикрытием процесса комментирования, тщательного и непредвзятого, делались более чем предвзятые заключения и как, в результате сведения всех сделанных Якобом поправок и прямых подтасовок в единый согласный аккорд, автору «Die Keilerjagd» был нанесен непоправимый урон. И на этом автор статьи вдруг прерывал свой анализ.
«Впрочем, все это не имеет отношения к делу. Обвинения, выдвинутые Якобом Фойерштайном, носят характер сугубо имплицитный; они нигде не сформулированы прямо и открыто. Да и за пределами его комментария не было ровным счетом ничего, кроме обычных инсинуаций, кроме слухов и сплетен. А сформулировать их следовало бы так: успехом своим поэма Соломона Мемеля „Die Keilerjagd“ обязана не чисто поэтическим достоинствам, а тому, что она правдива. Она обязана быть документом в не меньшей степени, чем литературным текстом. Мемель и сам говорил о тех событиях, которые кроются за его строками, об охоте на Эберхардта и о той роли, которую в этом сыграл он сам. Фиелла успела стать едва ли не иконой. И ведь никто не отрицает, что эти события действительно имели место, даже профессор Якоб Фойерштайн. Обвинение направлено в адрес свидетеля этих событий, Соломона Мемеля: что, в противоположность его собственным словам, записанным Вальтером Райхманом и опубликованным в этом самом журнале, он там не был и, соответственно, не принимал никакого участия в событиях, вдохновивших „Die Keilerjagd“. Его поэма основана на лжи и тонет в этой лжи с головой.
Однако обвинения Фойерштайна ровным счетом ни на чем не основаны, как показывает даже самое поверхностное исследование вопроса. Которым, к сожалению, до настоящего момента никто не дал себе труда озаботиться».
Сол осушил чашку и заказал еще одну. По мере чтения он постепенно осознавал, что слово «поверхностное», пожалуй, меньше всего применимо к проведенному Славко Михайловичем «исследованию». Журналист съездил в Грецию с тем, что он сам обозначил как «простой вопрос, требующий сложного ответа», и с головой ушел в то, чтобы отделить истинное от ложного, ложное от ошибочного, а ошибочное — от сознательно выдаваемого за таковое. Как и следовало ожидать, проект этот завел его в трясину противоречащих друг другу подробностей, в отношении которых нельзя было с уверенностью положиться ни на сведения, приведенные у Якоба, ни на его собственные.
Однако, пока Михайлович медленно, но верно обследовал те места, в которых происходило действие поэмы, он нашел двух свидетелей, куда более убедительных, чем молчаливые горы или не в должном порядке рассаженная растительность среднегреческой загородной природы. Первый был — эмигрировавший в Америку грек, который вернулся на родину в 1937 году и утверждал, что во время войны сражался вместе с Зервасом, пока не охромел в результате ранения. Какое-то, весьма недолгое время он работал переводчиком в британской военной миссии в Мессолонги и в 1945 году присутствовал на допросе некоего молодого человека — вел допрос офицер британской разведки. «Да это, собственно, был и не допрос. Так, чайку попили и поболтали о войне. И переводчик ему был совсем не нужен. С английским у него все было в порядке. Лучше моего», — процитировал Михайлович своего свидетеля.
А чаю тогда так и не дали, подумал Сол, вспомнив этого человека и британского капитана, который его допрашивал.
Не потребовавшийся в тот раз переводчик запомнил имя этого молодого человека, а вот лица не запомнил и не смог опознать Сола по фотографии. Честно говоря, он мог бы вообще не вспомнить об этом эпизоде, если бы речь не зашла о Фиелле. «Конечно, кто же не слышал тогда о Фиелле; в те времена столько всяких слухов о ней ходило, — сказал он журналисту. — И никто не знал, что с ней в конце концов случилось. И о полковнике Эберхардте они тоже говорили. Единственное, что нам было о нем известно, так это что он эвакуировался вместе со всеми прочими. И этот молодой человек тоже собирался уезжать. Бумаги ему уже выправили американцы».
121 
