Капец
61 
Ее рука скользнула ниже на грудь, и на мгновение она вообразила, что это рука Рейна, лаская, касается ее. Она прикусила губу, чтобы не поддаться дрожи, охватившей ее тело, и порыву желания, прокатившемуся по жилам.
Это был единственный способ заставить себя не опустить руку ниже, не коснуться себя так, как касался он, чтобы облегчить безумную боль, которую приносили мысли о нем. Но она понимала, что жар ее не покинет. Только Рейн в состоянии усмирить это пламя.
Только Рейн.
Джоселин повернулась к грубой деревянной стене корабля. Красивое лицо Рейна улыбалось ей, его карие глаза светились теплотой. Рейн.
И впервые после отъезда из тюрьмы Джоселин расплакалась.
— Приятно видеть тебя, Доминик. Я рад, что ты зашел.
Одетый в лосины из оленьей шкуры и белую полотняную рубашку, Рейн подвел своего высокого темноволосого друга к обитой коричневой кожей софе перед камином.
— Я надеялся получить от тебя какие-нибудь известия, — сказал, усаживаясь, Доминик. — Когда же ничего не пришло, я решил поскорее узнать, в чем дело.
— Боюсь, я немного замкнулся, — ушел от ответа Рейн. После того, как жар спал, он медленно и тяжело пошел на поправку. Как только у него появились на это силы, он переехал из городского дома в Стоунли. Ему не хотелось оставаться в комнатах, которые он делил с Джоселин.
Ему не хотелось вспоминать.
— Я надеюсь, что ты понимаешь, насколько мы с Александрой благодарны тебе и Кэтрин за то, что вы тогда приехали и обо всем позаботились.
— Ты бы поступил так же, случись что-нибудь со мной. На то мы и друзья.
Виконт напряженной походкой подошел к резному буфету орехового дерева: его не совсем зажившая рана причиняла небольшую, но постоянную боль. Рейн взял хрустальный бокал.
— Бренди?
— Неплохо.
Рейн налил обоим по бокалу, протянул один Доминику и сел в удобное кресло напротив друга.
— Ты, безусловно, выглядишь лучше, чем в нашу последнюю встречу, — произнес, потягивая бренди, Доминик. — Александра, должно быть, хорошо о тебе заботится.
Лучше выглядит? Это не совсем правда. Он, конечно, выглядел более здоровым, кожа перестала быть такой бледной и он немного поправился. Но под глазами залегли синяки, а ввалившиеся щеки оставались бледными, загар совсем сошел с его обычно смуглого лица.
Рейн больше, чем обычно, сидел дома. Его мучила боль, и он не мог спать.
— Насчет Алекс ты прав, — улыбнулся Рейн. — Она печется обо мне как наседка. Отец говорил, что от всего бывает прок. Александра беспокоилась обо мне и не успела попасть в историю. Юный франт Питер Мелфорд еще крутится вокруг нее, но в остальном она ведет себя относительно смирно.
— Ты прав, от всего бывает прок.
Рейн кивнул и отпил бренди. Доминик наблюдал за ним, похоже, оценивая. Маркиз опустил свой хрустальный бокал на чиппендейловский столик перед софой немного резче, чем требовалось, и наклонился вперед.
— Ладно, Рейн, мы можем болтать хоть весь вечер — я не прочь, даже если это займет так много времени — но ты должен мне объяснить, что же все-таки происходит.
— Боюсь, я не понимаю тебя.
— Разве? Ты уже некоторое время на ногах, но еще ни разу не появился в свете. Я знаю, что ты еще не вполне в форме, но ты же ни разу не был ни на бегах, ни на боях за приз, даже ни разу не сыграл в карты у Уайта или Будла. Что происходит?
Рейн вертел бокал в ладонях.
— Ничего… во всяком случае, ничего, с чем бы я не мог справиться сам.
— Что это значит?
Рейн выпил большой глоток.
— Буду честен с тобой, Доминик, легче всего во всем этом проклятом деле было выжить после выстрела. Все остальное — сущий ад.
Доминик потягивал бренди.
— Хочешь рассказать об этом?
— Нет. Не думаю, что это что-то даст.
— Но почему бы не попробовать?
Рейн поиграл бокалом, потом отпил еще один глоток.
— Ладно. Дело в том, все это треклятое дело чертовски мучит меня. Джоселин… — Рейн откашлялся. — Джоселин много значила для меня. Больше, чем я думал. Теперь, когда ее нет, я постоянно думаю о ней. Я почти не могу есть, совсем не сплю. Я все вижу перед собой ее красивое лицо, думаю о том, что она пережила в прошлом, воображаю ее в ужасной тюрьме. Я-то знаю, что это за адское место.
— Мы сделали для нее все, что могли. И потом, она уже не в тюрьме.
— Да. Она заперта в каком-то старом проклятом корабле со ста двадцатью другими женщинами, большинство из которых — подонки. На таких кораблях живут как животные.
61 
