131 
Уже свернув на улицу Щорса, увидел Егор желтые квадратики окошек в доме у Ирины. Тепло на душе стало.
На пороге задержался с малышом на руках. Посмотрел на недавно прибитую подкову. Потом одну руку высвободил и постучал в дверь. На звонок решил не нажимать – вдруг Яся спит, а дверной звонок тут резкий, громкий.
Мама Ирины открыла, одетая в старое черное платье, поверх которого внизу передник, а сверху кофточка красная. Ну просто цыганка цыганкой. Открыла, сразу отступила внутрь, пропуская гостя. Но взгляд ее на завернутом в одеяльце малыше застыл.
Егор ощутил необходимость что-нибудь сказать, объяснить. А слова словно в горле застряли. И малыш заплакал громче.
– Подбросили сегодня ночью, – наконец выдавил он из себя.
– Мама, кто там? – донесся в коридор голос Ирины.
– Егор, – крикнула баба Шура. Потом обернулась к гостю. – Мальчик или девочка?
– Не знаю.
Взяла баба Шура ребенка на руки, чтобы гость раздеться и разуться смог. Потом в Иринину комнату они прошли. А там Ирина Ясю на руках укачивает.
– Вот, прынис, – голос пожилой женщины звучал тише обычного.
Ирина Ясю на свою кровать уложила, накрыла одеялом. Подошла, взяла из рук мамы малыша. Положила его, плачущего, рядом с Ясей поверх одеяла и распеленала.
– Девочка, – прошептала она. И подняла взгляд на Егора.
– Замерзнуть могла, – сказал он оправдывающимся тоном.
– Голодненькая, – выдохнула Ирина, и голую малышку на руки взяла. – Мама, свари Егору кофе, а я ее покормлю, бедняжку!
Увела баба Шура Егора на кухню. Плач малышки затих. В кухне сочно пахло гречневой кашей – целый чугунок ее стоял на плите.
– Это ж ее искать будут, – заговорила баба Шура голосом, полным недовольства. – Ребенок – не котенок! Родила, дура, бросила, а наутро в милицию заявит!
Егор молча сидел за столом. Ждал обещанный кофе и думал, что все-таки он глупость совершил. Недаром Серега ему по рации сказал: «Не глупи!» А он взял и сглупил, привез ребенка зачем-то сюда! Но ведь он о себе и об Ирине думал, когда в дороге был и на малышку посматривал. Александру-батьковну он в расчет не брал.
А она, баба Шура, стояла над плитой, сбоку от Егора. Смотрела на чайник, в который только что воды налила. Смотрела обиженно и немного сердито, словно тот запаздывал с закипанием.
– И чего ты ее подобрал?! А теперь что? Она что, одна теперь с двумя будет?! – вырвались ее мысли наружу, в речь. – И так была мать-одиночкой! А вот теперь даже непонятно, кем стала! Мужа нет, а ребенка – два!
– Да не мать-одиночка она! – вступился за Ирину Егор.
– А кто? – Баба Шура смотрела теперь сердито не на чайник, который все не закипал, а на Егора. – Кто она теперь? Что люди скажут? Она даже в сельсовет пойти, помощь на Ясю оформить боится! Надо эту подкинутую в милицию отнести или сразу в детдом отдать. Там ее доглядят, и оденут, и кормить станут.
Егор молчал. Слушал и молчал. И Александра-батьковна замолкла. Чайник закипел. Чашка с кофе на стол перед гостем опустилась. И смотрел он на пар над чашкой и на сахарницу. Он бы и стал пить сейчас кофе, но не было на столе ложечки. Ложечки, чтобы сахару набрать и размешать.
Молча поднялся Егор из-за стола и возвратился в комнату Ирины.
Баба Шура за ним следом вошла.
А Ирина голову опустила. Смотрит на малышку, жадно молоко из груди сосущую. И в глазах у нее – спокойствие.
Подняла на вошедших взгляд.
– А может, там записка с именем была? – шепотом спросила Егора.
Он отрицательно головой мотнул.
– Тогда будет маринкой, – произнесла нежно.
Баба Шура вздохнула тяжело и прошла дальше, в свою комнату.
84
Киев. Улица Рейтарская. Квартира номер 10
Это была самая ужасная ночь в ее жизни. Вероника посмотрела утром в зеркало и заплакала от жалости к себе. Лицо припухшее, бледное. Глаза краснющие, словно кровяные сосуды в них полопались. Губы пересушенные. Все тело ломит.
Она умылась теплой водой, нежно вытерла лицо полотенцем, намазалась ночным кремом.
Вернулась в спальню. Присела на край кровати. Остановила взгляд на лице Семена, бледном, даже каком-то желтоватом.
Он лежал неподвижно, на спине. Накрытый тремя одеялами. Если посмотреть со стороны – мертвец мертвецом.
Но Вероника смотрела не со стороны, а с близкого расстояния. Она всю ночь утыкалась ушком в его холодную грудь и слышала никуда не спешащее сердце, продолжавшее отбивать секунды и минуты его жизни. Он был жив. Только почему-то оставался холодным и неподвижным.
131 
