Капец
46 
Проселком ехал Тодор на коне крестовом тряской рысью, голову опустив.
Дожди косые с севера странника полосовали сверху да с исподу, крымские тополя клонились над глинистыми колеями.
Поискал Тодор, где бы укрыться от ненастья. И увидел посреди горохового поля — крестьянский сарай — крыша соломенная, стены сквозные. Спешился Тодор, коня в поводу повел под навес.
Встал под стенкой — и смотрел бессловно, как полотна дождевые вольно метлами ходили по межам недавно сжатым. Кудри развились от влаги, потемнели, тяжелея.
Битком набиты были закрома зерном и орехами — год выдался щедрый, урожайный, всех плодов земных избыток, как перед войною.
Сам крестьянин вышел вскоре. Борода совком, вся рубаха в петухах, брюхо поперек ремня свисало. Глянул он на Тодора волчищем, только губу выпятил. В ручищах тот хозин держал в клетку, заглянул в нее, заблеял:
— А, попался, чертов крестник! Тут тебе и конец выйдет.
Тодор присмотрелся — ловушка решетчатая, клетка с замочком, а замочек с секретом.
Много таких у порога сарая было расставлено от крысиной потравы.
Все пустые — а в ту крысоловку, что мужик держал, попалась большая крыса, черная, как зрачок и полночь, но с белым пятном на груди.
Теперь раздумывал мужик брюхатый — то ли в поганом ведре утопить добычу, то ли сапогами затоптать насмерть, то ли тесаком надвое перерубить по хребту и куски под дверь подбросить, чтоб другим пасюкам неповадно было урожай портить.
Рыжий Тодор подошел поближе, посмотрел на крысу в ловушке и сказал.
— Здравствуй. Меня зовут Тодор. Я — кауло ратти — черная кровь, прирожденный — цыган. А ты кто?
— Здравствуй и ты. — ответил крыса — меня зовут Яг. И кровь у меня красная. Я — крыса. Освободи меня.
— Зачем?
— А тебе бы понравилось сидеть в крысоловке?
— Я бы не дал себя поймать. Ты воровал крестьянское зерно?
— Тут его хватит на всех — сказал крыса — полюбуйся на хозяина, жену он свел в могилу побоями да попреками, детей пустил по миру, брюхо отрастил и рад теперь зерно сгноить или приберечь до голодного года, чтобы продать втридорога. А я хотел есть. Много во мне зерна поместится, по-твоему?
— Нечего болтать, крыса! — вспылил крестьянин и затопал ногами на Тодора — А ты иди, куда шел, прохожий, не мешай мне казнить вора!
И потянул из-за пояса тесак.
Яг усмехнулся и молвил:
— Запомни, Тодор, напоследок: есть три вещи, которые нельзя продавать за деньги и запирать на замок.
— Что за вещи?
— Икона, хлеб и огонь — сказал крыса.
— Что ты знаешь об огне? — спросил Тодор.
— Все, — спокойно ответил Яг и обратился к крестьянину, умываясь в крысоловке — А теперь руби меня напополам, мироедина. Крысой больше, крысой меньше… Будешь хвастаться — велика доблесть: с пасюком справился.
Крестьянин занес тесак.
Рыжий Тодор перехватил его запястье.
— Не торопись, хозяин. Продай мне крысу.
— А сколько дашь, прохожий?
Тодор похлопал по карманам — отозвалось пусто.
Крестьянин снова занес тесак.
— Постой! Возьми за крысу моего крестового коня, — сказал Тодор.
Поцеловал пегого жеребца в широкий лоб со звездою, передал поводья крестьянину из горсти в горсть, забрал крысоловку и сорвал замок долой.
Крыса встряхнулся, встал столбиком, и по штанине да по рукаву зеленого пальто на плечо Тодору вскарабкался.
— Вот и славно — сказал Яг, устраиваясь, — теперь я пойду с тобой. Держи меня на плече, будем разговоры разговаривать, песни петь, вдвоем веселей.
Так и пошел под проливным дождем Тодор с черной крысой на плече по тележным колеям пешедралом.
Крестьянин смотрел ему вслед, коня пегого поглаживал, и по лбу сам себя стучал — не каждый день такое счастье куркулю выпадает — на конской мене цыгана вокруг пальца обвести. Разве ж знал он, что рыжий Тодор ни врать, ни воровать, ни лихву брать отродясь не умеет.
Верста за верстой, день за днем тянулись.
Рябина-бузина, ракита-чертополох, стога сенные, иконницы на перекрестках, мельницы вдали на холмах, кресты церковные, кровли деревень да дворов постоялых, дымом тянет из низин обжитых. Будки полосатые на заставах, небо серое моросит в пустоту.
Готовилась земля к великим снегам. Соки в стволах остывали.
Шел мимо с мешком братец Середа, кума Пятница шла по улице, несла блины на блюдце. Старик Четверг из-за плетня корявым пальцем грозил.
46 
