80 
– Ну… мне кажется, я соскучилась. По тебе.
У нее бледно-зеленые, влажные глаза. Мне бы очень хотелось сказать, что мы неделю как виделись, когда же она успела соскучиться, – но я понимаю, что она имеет в виду.
– Эд, ты в последнее время как-то отдалился. И вообще очень изменился. Ну, с тех пор, как все это началось.
– Изменился?
Я переспрашиваю, но на самом деле все ясно. Я действительно изменился.
Мы смотрим друг на друга. Я встаю.
– Да, – кивает она. – Раньше ты был всегда… под рукой, что ли. – Одри произносит это неохотно, будто ей неприятно слышать собственные слова. Но, похоже, ей необходимо выговориться. – А теперь как-то… вырос. Не знаю, что ты делал и через что тебе пришлось пройти, но ты… в общем, и вправду отдалился. От нас. От… меня.
Вот что значит ирония судьбы. Я отдалился. Да у меня в жизни не было другого желания, кроме как сблизиться с Одри! Я всю жизнь мечтал лишь об этом! И чего только не делал, чтобы добиться!
– И ты стал… лучше, – подводит черту Одри.
Кажется, я начинаю понимать, что она имеет в виду. Вижу ситуацию ее глазами. Одри вполне устраивало, что в ее жизни есть «просто Эд». Так было спокойнее. И понятнее. И тут – раз! – все изменилось. Я поменял свою жизнь. Вмешался в ход событий. Совсем капельку, но равновесие между мной и Одри необратимо нарушилось. Это ее пугает. Возможно, Одри думает, раз она не может быть со мной, я ее брошу.
И мы больше не будем встречаться – вот так, как прежде.
Одри не хочет меня полюбить. Но и потерять тоже не хочет.
Она хочет, чтобы все было по-прежнему. «Все в порядке?» – «Все в порядке».
Но уверенности в будущем у меня нет.
«Все будет хорошо», – хочется пообещать ей.
Я тоже хочу на это надеяться.
Мы все еще сидим на кухне, пальцы нащупывают в кармане подаренный Луа камушек. Я размышляю над словами Одри. Возможно, я действительно совлекаю с себя ветхого Эда Кеннеди ради нового человека, идущего к цели, а не прозябающего в стороне отдел. Возможно, однажды утром я проснусь и встану уже иным, а посмотрев вниз, увижу себя прежнего мертвым меж простыней.
Я знаю: это будет во благо.
Но откуда во мне столько печали?
Разве не этого я хотел с самого начала?
В результате я встаю и иду к холодильнику за выпивкой. Да, анализ ситуации привел меня именно к такому умозаключению: нам с Одри нужно напиться. Одри, кстати, полностью согласна.
– Так что же ты делала, – спрашиваю я, уже развалившись на диване, – пока я околачивался на Клоун-стрит?
Бедняжка не знает, как вывернуться.
Правда, Одри уже порядочно набралась, и поэтому я все-таки получаю ответ на свой вопрос. Уклончивый, но ответ.
– А то ты сам не знаешь, – смущенно бормочет она.
– Нет, – решаю я немного поддразнить ее, – не знаю.
– Ну… мы с Саймоном… ну… пару часов у меня дома…
– Пару часо-о-ов! – Уязвлен я в самое сердце, но стараюсь не выдать этого. – Ничего себе! Как же ты ко мне доползла после такого марафона?..
– Сама не знаю, – пожимает плечами Одри. – Саймон ушел, а мне вдруг стало так пусто на душе…
«И ты пришла ко мне», – думаю я, как ни странно, без всякой горечи. В любом случае, сейчас мне не больно. Если рассуждать рационально, физические отношения не столь важны. Я нужен Одри, здесь и сейчас, – ну что ж, это не так и плохо. Мы же старые друзья, в конце концов.
Одри будит меня. Мы все еще сидим на диване в гостиной. На журнальном столике собралась небольшая толпа бутылок. Они стоят и смотрят. Как любопытные вокруг места аварии.
Одри пристально глядит на меня, ежится и выдает вопрос:
– Эд, скажи честно. Ты меня ненавидишь?
В желудке у меня плещутся водка с запивкой-газировкой, а в голове пусто. Поэтому я отвечаю – серьезно-пресерьезно:
– Да. Ненавижу.
Между нами повисает страшная тишина, и мы, не сговариваясь, отталкиваем ее от себя смехом. Она упрямо кружится и возвращается, но мы снова хохочем. Смех и тишина крутятся и сталкиваются перед нами, а мы смеемся снова и снова, чтобы прогнать молчание.
Успокоившись и отогнав тишину, Одри шепчет:
– Я тебя очень хорошо понимаю.
Будит меня страшный грохот – кто-то нещадно колотит в дверь.
Заплетаясь ногами, я тащусь открывать и вижу перед собой того самого парня, который сбежал, не заплатив. Кажется, с той ночи у реки прошла целая вечность.
Парень смотрит очень сердито.
Впрочем, а когда он смотрел иначе?
80 
